Николай Леонидович Баранов родился в д. Поташино Сычёвского района Смоленской области в 1956 году. После завершения школьного образования получил в Сычевском СПТУ профессию шофёра. С 1974 по 1976 г.г. служил в армии. Завершив службу, несколько лет работал шофёром в с-зе «им. Петра Моисеенко ». С 1980 по 2009 г.г. жил и работал шофёром в г. Дальногорске Приморского края. Там же в литературно-музыка ежемесячнике Лукоморье опубликовал свои первые стихи.

    В настоящее время Николай Леонидович живет в д. Сутормино Сычёвского района. С 2010 года является членом литературного объединения «Вазуза».

 

О РОДНОМ

Цветут сады под синим небом мая,

Роняя с тонких веток лепестки,

И сладко солнце красное, зевая,

Уже встаёт над заводью реки.

Чужим теплом заботливо согрета,

И отродясь, не ведая, кто мать,

Поразбросав подкидышей по свету,

Кукушка годы принялась считать.

Пригладив волос пепельного цвета,

Сухой рукой под сеточкой морщин,

Налюбовавшись розовым рассветом,

Старушка ива держится за тын.

И лес и поле с детства мне знакомы,

И речка Держа, и в кувшинках плёс.

Я, много лет оторванный от дома,

Лишь слышал шум камазовских колёс.

И вот сейчас, вдыхая полная грудью,

Не надышусь Смоленщиной своей…

Жаль плёс зарос, и постарели люди,

Но всё равно мне нет её родней!

 

                               * * *

За крыльцом в три скрипучих ступеньки

Дров ольховых неровная гладь.

Деревенька моя, деревенька,

Только ты меня сможешь понять.

Проскитались и юность, и зрелость

По развилкам житейских дорог,

А под старость душе захотелось

На отцовский вернуться порог.

Отсырели прогнившие стены,

Дом родимый стоит сиротой,

На земле, не простившей измены,

Я для многих давно стал чужой.

Поброжу вдоль заросшей речушки,

Смою в ней многолетнюю грусть,

Сомневаясь в подсчетах кукушки,

Все ж к опушке лицом повернусь.

 

 

ЗИМНИЙ ГОРОД

 

В хрустальном инее березы

Стоят наряднее невест.

Любуясь ими, светят звезды,

Луна садится на насест.

Фонарь дрожит, прильнув к опоре,

Озябшим сторожем ночным.

И дым столбится от подворий

Теплом пропахшим, дровяным.

В такт балансируя руками,

Пуская ртом белесый пар,

Прохожий щупает ногами

Обледенелый тротуар.

На окнах матовым узором

Следы крещенских холодов.

Уставший за день дремлет город

Под гул настывших проводов.

А в парке ждут детишек горки,

У входа спят седые львы,

Символизируют Сычёвку

Зрачки всеведущей совы.

Я аромат вдыхая хлебный,

Смотрю в витринное стекло,

Мне под родным, сычёвским небом

И в стужу лютую тепло.

 

БОРИС - ГЛЕБ

Тает сумрак небосвода

Над окраиной села.

За рекой в ​​лучах восхода

Золотятся купола.

Я, с травы росу сбивая,

Напрямик тропу торю,

Красотища-то какая!

Как у Господа в раю.

Вдоль ухоженной дорожки

Влево, вправо тропок сеть,

И цветы вокруг сторожки:

Любо, дорого смотреть!

Говорю я: «Здравствуй, мама!»

Но ни слова мне в ответ,

Хоть у стеного храма

Рядом тот и этот свет.

Звон надежды с колокольни

Окрыляет верой плоть.

Грех и вольный, и невольный

Вновь прощает мне Господь.

Борис-Глеб знаком с пеленок,

С самых ранних детских лет.

Здесь крестили несмышленым,

Здесь же буду и отпет.

Тает сумрак небосвода

Над окраиной села,

За рекой в ​​лучах восхода

Золотятся купола.

 

                      * * *

Не ищи изъянов в теле бренном,

Не считай количество морщин.

Бархат кожи необыкновенный

Всё ещё влечет к тебе мужчин.

Ты с годами просто раздобрела,

Стала мягче, женственней, пышней.

Если юной сердце не согрела,

Так сейчас согреть его сумей.

Не дели постель любви с тревогой,

Пусть она исчезнет без следа.

Не винись за это перед Богом,

Ведь душа извечно молода.

Не томи себя в плену сомнений:

Не способна, поздно, ни к чему.

Здесь не может быть других решений

Кроме веры чувству своему.

Приближает время час разлуки,

Жизнь спешит, как в паводок вода.

Голос твой и ласковые руки

Буду помнить всюду и всегда.

 

ЖУКИ

Поздний вечер, солнце скрылось,

Ветер лист не шелохнёт,

Только слышен рокот крыльев-

Майски жук вершит полёт.

Вверх и вниз, и всё с кокетством

Продолжает он кружить.

Ребятишками мы в детстве

Страсть любили их ловить,

И журил учитель школьный

Нас за сорванный урок,

Находя с жуком прикольным

В каждой парте коробок.

И душа моя взыгралась,

Ноги резво понесли,

Да какая к чёрту старость,

Все болячки вдруг прошли.

Я хватаю ветку в руки

(Не увидел бы никто).

Засмеют, пожалуй, внуки

За такое озорство.

От немыслимой погони

Сердце рвётся из меня,

Но зато держу в ладони

Детство, к уху прислоняя.

 

***                                                                                                                           

Осторожно зверь ступает,

Не слышны его шаги,

Царь тайги пока не знает,

Что в засаде ждут враги.

 

Он исчез в сплошном тумане,

След оставил на песке…

Съели тигра в ресторане

И нигде-нибудь, в Москве!

 

Наша звездная столица

Для преступников, как Рай,

Хочешь властью насладиться,

Поезжай в Приморский край!

 

Экзотическое блюдо,

Что готовится в печи,

Ждут за столиком не люди,

А убийцы-палачи!

 

Полосатых на планете

Мир по пальцам перечел,

Ну кому ж на белом свете

Этот тропку перешел?

 

Браконьеры и барыги

Убивают наповал,

И никто о Красной книге

В этом клане не слыхал.

 

Наплевать им на потомков,

На Природу-мать плевать!

Карабины и винтовки

Продолжают вновь стрелять…

 

Не хочу беду пророчить,

Но беды не миновать….

Строки раной кровоточат,

Только нечем бинтовать.

 

Колодец

 Николаю Александровичу Шишканову

 

Никто из нас в миру не вечен

И не один, почив, забыт,

Но тестя зять увековечил

Колодцем новым у избы.

И путник, с горлом пересохшим,

В ведро, как в зеркало, смотря,

Попризадумавшись о прошлом,

Вдруг вспомнит Шуру — почтаря.

Воды колодезной, студёной

Испив, в зубах до ломоты,

Возможно, он и зятя вспомнит

Того, который из Москвы.

Совсем не зряшная затея —

В бетон колодец облачить,

В нём и водичка посвежее,

И сотни лет он будет жить.

И от людей – а им виднее —

Хвалить иль хаять за труды —

Приятно слышать: «Нет вкуснее

В селе шишкановской воды!»

 

Детство военных лет.

     Николаю Васильевичу Резепкину.

 

На земле целинной Казахстана,

Ставшей разом житницей страны,

Вы из детства выпорхнули рано,

Окунувшись в тяготы войны.

Получали с фронта похоронки,

Умножая армию сирот.

 Вас давили нужды оборонки

На полях, заводах, словно гнет.

На ладошках лопались мозоли,

Мерк в глазёнках лучик озорства.

 Бесконечным выглядело поле,

Не хватало сил и мастерства.

Понукали тощими быками,

Им напялив жёсткое ярмо.

Из овинов, с жидкими снопами,

Просыпалось горькое зерно.

В страшной битве труженики тыла

Помогали фронту, как могли.

В мае надпись миру возвестила

Со стены берлинской «Мы дошли»!

Красный флаг победы над Рейхстагом

Дорогой оплачен был ценой.

Юность смотрит в прошлое с напрягом

В кинофильмах встретившись с войной

 

Киселёвым Геврасию Ивановичу и Клавдии Григорьевне.

Розовея над вашей усадьбой

Входит в дом осторожный рассвет

Отмечать бриллиантовой свадьбой

Шестьдесят, вместе прожитых лет.

Было всяко: и сладко, и горько

Боль, потери, обида и страх.

Всё прошло, сохранилась лишь только

Доброта в ваших милых сердцах.

Понимают и дети и внуки

Вы старались для них, не секрет

И не знали усталости руки

Помогали любовь да совет.

Дом сегодня, как полная чаша

Но здоровье стремится хандрить

Не болейте любимые наши

Вам ведь правнуков надо растить.

Понапрасну торопится время

Сединою виски серебрить

Вы посеяли доброе семя,

Чтобы род Киселёвых продлить.

 

Старый шофёр

Вот и всё. Клапана отстучали

И поблёк отражателя глаз,

И клаксоны мои отзвучали,

Не давить мне ногою на газ.

Занемели уставшие руки,

Что-то клинит в сутулой спине,

Посторонние слышатся звуки,

Бахромою капрон на ремне.

Заменить, подлатать и подмазать —

Устаревший шофёрский рецепт.

На подсыпке — случается падать.

Годы стёрли протектор на нет.

Обжигающе — горькие капли

Заскользили слезой по стеклу.

Где-то в прошлом — накатим и тяпнем

Жидкость ту, что во вред ремеслу.

Всё слышнее внутри перебои,

Ни к чему запоздалый ремонт.

Мокрой тряпкой я тру лобовое

И хватаюсь рукой за капот.

Захрустели мои крестовины;

Тридцать лет под нагрузкой, в износ,

Я таскал, не жалеючи спину,

Этот, жизнью навьюченный воз.

Просыпаюсь я часто ночами

Оттого, что звенит тишина.

Очень странно, вчера ведь стучали,

Ведь стучали мои клапана.

 Мчатся, пыль завихряя, машины,

Гарью дышат, как будто в укор:

Что стоишь ты, сгорбативши спину,

 На обочине, бывший шофёр?/!

 

             ***

Тревожно вслушиваясь в ночь,

Жена дурное гонит прочь,

Её не греет даже тёплая постель.

Стараясь в теле дрожь унять,

Она пытается понять,

 О чём так жалобно скулит сейчас метель.

Воруя мощности запас,

Мелькают выбоины трасс,

Дымит мотор нещадно, чувствуя подъём.

Но груз тащить на перевал

Нутром ты «МАЗу» помогал,

И дело спорится, когда вы с ним вдвоём.

Порой закрытый поворот

Шофёру стоит жизни год,

В который раз мандраж трясёт на вираже.

И ослепляет встречных свет,

Затмив и бровку, и кювет,

Но в этот миг ты, как всегда, настороже.

А впереди — нелёгкий спуск,

Ледовой крошки слышен хруст,

Ладони стали почему-то вдруг потеть.

Асфальт — как чёрное стекло.

Держись! — чтоб вниз не понесло

И не пытайся тормозами заскрипеть.

Я всеми фибрами души

Прошу — помедленней спеши!

Жизнь коротка, в ней надо многое успеть.

Чтоб провожающий сигнал

Слезу из глаз не вышибал,

Назло смертям ты должен трассу одолеть.

Тревожно вслушиваясь в ночь,

Жена дурное гонит прочь,

Её не греет даже тёплая постель.

Стараясь в теле дрожь унять,

Она пытается понять,

О чём так жалобно скулит сейчас метель.

 

Другу Виктору Ивановичу Игнатову.

Завершилось детство озорное

В средней школе балом выпускным

И твой путь, начертанный судьбою,

Не назвать иначе как крутым.

 

Стать мужчиной в доме лишь полдела,

 Защитить обязан ты свой дом.

 В Украине юность твоя зрела,

Там повестку выдал военком.

 

В Пскове часть армейская одела

На макушку форменный берет

 И душа вдруг вылетев из тела

Поднебесный слушала сонет.

 

Напрягались нервы, словно стропы,

Под рукой штык-нож и автомат,

Марш-броски вмещались и окопы

 В слово очень ёмкое — десант.

 

Голубые молнии сверкнули

 На предплечье - память ВДВ.

 Вот и годы службы промелькнули

 Час настал подумать о семье.

 

Вопреки желаниям Господним,

Под тобой забывшая покой

Клеть, скрипя, скользила в преисподню

По-шахтёрски попросту в забой.

 

Жизнь посменно ползала по лаве,

В тесноте с отбойным молотком,

 Не стремясь ни к почестям, ни к славе,

 Со здоровьем, брошенным на кон.

 

Но с зарплатой вышла неустойка,

Шансом выжить, стали севера

И тебя загнала перестройка

 В Белькачи «лохматить» стартера.

 

Девять лет, запутавшись в проводку,

 Шоферам налаживал ты свет,

 Чтобы ходку делая за ходкой,

 Не сползали в сумерках в кювет.

 

К жизни прошлой жалости ни грамма

Не напрасно слышалось порой,

Как звала Смоленщина упрямо,

Словно мама, с улицы домой.

 

Не утратил опыт и сноровку

И нашлись на Родине дела

Вспоминал в разлуке ты Сычёвку,

А она всегда тебя ждала.

 

* * *

Родимая сторонушка -

Смоленщина моя.

Поклоны бьют подсолнушки

У старого плетня.

К лицу моей красавице

Полей льняная шаль.

В глазах озёр купается

Безоблачная даль.

И лижет ясно солнышко

Шершавым языком

Ржаных колосьев зёрнышки

В налёте восковом.

В истоме травы клонятся

И пахнут молоком.

Осинки за околицей

Дрожат под ветерком.

А по кюветам буйствует,

Куда свой взор ни кинь,

Горча своим напутствием,

Дорожная полынь.

Пылят твои дороженьки

И манят за собой,

Их много в жизни прожитой,

Но есть одна - домой!

И всматриваясь пристальней

В духовный свой исток,

Так ясно вижу истину,

Читая между строк.

 

               Сычёвка

                    город моей юности

                    в Смоленской области

 

Сычёвку двести с лишним лет

Целует трепетно рассвет.

Солидный возраст,  а морщинок вовсе нет,

Не зря проснувшись, город  мой

Водою моется живой

Из русел рек своих – Вазузы с Лосьминой.

У двух мостов, как у ворот,

Гостеприимный ждет народ.

Вам встреч радушных очень долго не забыть.

Закончив школу. Детвора

Здесь изучала трактора,

И ветврача диплом студент мог защитить.

Заводчик даже в недород

Румянил булки круглый год.

И хлебопёки хлопотали у печи.

Растил сычёвский племзавод

Бычков улучшенных пород,

Ну а колбаску ели только москвичи.

Бреду заросшею тропой,

Поля щетинятся стернёй.

Шатром зеленым кроны сосен в вышине.

Сычёвка с давних тех времён

молола рожь, трепала лён

И электроды  поставляла всей стране.

По  Станционному шоссе

Пройду по встречной полосе

От рынка прямо до конечной, где вокзал.

Немного грустно на душе, не встретишь «ПАЗиков» уже,

А город память снова в юность возвращал.

Сычёвку двести с лишним лет

Целует трепетно рассвет.

Солидный возраст,  а морщинок вовсе нет,

Не зря проснувшись, город мой

Водою моется живой

Из русел рек своих – Вазузы с Лосьминой.

 Прости, Смоленщина, прости

 

Куда б меня судьба не бросила,

Я не забуду отчий край,

 Где журавли курлычат осенью

Своё печальное «Прощай!»

 Их гонит стужа к морю тёплому

Всего лишь зиму переждать.

Махнуть бы мне в моё то прошлое,

Жаль, не умею я летать.

И в сердце колкими занозами

Застряла боль на много лет

Там, под смоленскими берёзами,

Дождями мой размыло след.

Я знаю: в памяти у сверстников

Ещё хранится образ мой.

За свой поступок опрометчивый

Живу в разлуке, как изгой.

И мною топтанные тропки

Давно травою поросли...

Я променял тебя на сопки,

Земля Смоленская — прости!

 

Течёт Держа*

Держа, Держа, речушка

С названием странным.

Жарким летом

Обитель слошным тростникам.

На твоём берегу

 В куполах деревянных

 Старинной постройки

 Виднеется храм.

 

И речка, и храм –

Они родом из детства.

Крестили меня

На крутом берегу.

По-прежнему

 Рвётся туда моё сердце,

 Где плачут ромашки

Росой на лугу.

 

Там по ржи

Васильки разбрелись озорные,

И пчёлы гудят

 На густых клеверах.

 Нет места красивей

В огромной России -

Того,

Где у мамы я рос на руках.

 

Милее нет места

Того, где краснея,

Я встретил смущённо

Обманчивый взгляд.

О любви соловьи

 В перелеске нам пели,

На свадьбу чужую

Вернулся солдат.

 

Держа, Держа, речушка

С названием странным.

Ты в лихую минуту

Меня поддержи.

И слышится звон

 С куполов деревянных...

И слёзы,

Как зёрна из вызревшей ржи.

 

Милее нет места

Того, где родился,

Где плакал и пел,

И где рос и мужал.

А купол церквушки

Ночами всё снился,

И колокол звоном

К себе зазывал.

 

Держа, Держа, речушка

С названием странным

Жарким летом

Обитель сплошным тростникам

 Поклонюсь до земли

Куполам деревянным

Припаду на колени

К родным мне крестам.

 

И речка, и храм –

Они родом из детства.

Крестили меня

На крутом берегу.

По-прежнему

 Рвётся туда моё сердце,

Где плачут ромашки

Росой на лугу.

*Держа - речка моего детства в Смоленской области.

 

Встреча

К деревеньке вышел пол задворкам.

Мимо в землю вросшего плетня.

 У окна, с распахнутою створкой,

Прошептал: «Ну здравствуй, вот и я!»

Хоть она осунулась с годами,

Но признать надеялась меня,

Слепо щурясь слабыми глазами,

Их рукой от солнца заслоня.

«Растолкуй, сыночек, чей ты будешь –

Стала  нынче памятью страдать.

Заходи, коль бедность не осудишь,

Кроме чая, нечем угощать».

В тёмных сенцах скрипнув половицей,

 По-простому встретила изба:

 Занавески скромные из ситца,

Печка, стол, лампадка, образа.

 Потекли неспешно разговоры,

На душе оставившие след.

Ей жилось непросто без опоры

За чертой уже преклонных лет.

«По каким краям, сынок, скитался,

Что один приехал, не с семьёй?»

Я с ответом малость подзамялся,

А она вздохнула: «Холостой!»

 Час пришёл раскланяться старушке

Розовело утро за окном.

Улыбались вышивкой подушки,

На которых спал бы вечным сном.

Ветерок легонько гладил волос,

Отгоняя вкрадчивую грусть,

И звучал увереннее голос:

 «Я к тебе, родимая, вернусь!»

 

Вазуза

Помню, как мальчишкой голопузым,

Оседлав из фибры чемодан,

 Отправлялся с маленькой Вазузы*

В жизнь большую, словно в океан.

 Мерный стук колёс на стыках рельсов,

Радость встреч и горести разлук,

Шорох карт на твёрдых крышках кейсов,

Шулеров попутных ловкость рук.

В тесноте купейного вагона

Растерялась суть моих надежд.

 Я оставил счастье у перрона,

 Оформляя срочный свой отъезд.

Этой ночью снова в снах тревожных

Я в далёком прошлом побывал –

У платформы железнодорожной,

 Где стоял мой маленький вокзал.

Гладил деревянные диваны,

В зале ожиданья посидел.

 Но не весел был мой полустанок,

 Словно что-то высказать хотел.

 Будто он корил меня за что-то,

Нет - вернее, в чём-то упрекал.

Ухнул филин где-то за болотом

И мое свидание прервал.

На рассвете мимо полустанка

Скорый поезд прошлого мелькнёт,

 Оставляя лебедем-подранком

Беленький вокзал среди болот.

*Вазуза - небольшой ж/д полустанок

 

Застой

Нет давно совхозной фермы,

На полях сплошной застой,—

Стоит сил неимоверных

Заниматься ерундой.

В вымирающей деревне

Магазин — один, другой;

У крыльца собака дремлет,—

Нет чужих, здесь каждый свой.

И бабульки у прилавка

Днями чешут языки,—

Чем снабжает автолавка,

Чьи в запое мужики;

Что же будет с их картошкой,

Ведь стоит такая сушь;

Лук— какой хорош с окрошкой?

Победит ли в Штатах Буш?

Где и как делить покосы?

Почему нет нынче льна?

И ответы, и вопросы

Затянулись, как весна.

Разговорам разным — воля!

Что ж, язык — он без костей...

Только жаль,— не слышно с поля

Никаких теперь вестей...

 

***

Смотрит старость, прошлое итожа,

Пустотой слезящихся глазниц,

Из-под складок выветренной кожи,

Обрамленных проседью ресниц.

Помнит то, что юной возводила,

Улучшая молодости быт,

 Как встречалась, ссорилась, любила,

Морщилась от горечи обид.

То, как шла по вёрстам расстояний

 Напрямую в зрелость, без дорог

В кровь стирая в поисках познании

 Наждаком портянок пятки ног.

 Совершала подвиги, гордилась

И стояла в церкви под венцом.

Рук не покладая, век трудилась,

Чтобы не ударить в грязь лицом

 Подойдя к последней переправе,

 Старость, в мир иной не торопись

 Драгоценным камушком в оправе

 Нам - тобой подаренная жизнь.

 Под лоскутным пёстрым одеялом,

Теребя пустышку перед сном,

Снова  детство в зыбке закачалось,

Скрипнул шест в кольце под потолком.

 

***

Земля сычёвская, родная,

Моя ты радость, боль и грусть.

Пройду Россию всю, до края,

И всё равно к тебе вернусь.

Присяду где-нибудь в сторонке,

У зарастающих могил,

 Не все, как видно, похоронки

Я на чужбине получил.

Не оттого на сердце горько,

Что их оплакать не сумел,

А оттого, что крест с подпоркой

Гвоздь рыжей ржавчиной проел,

Что за отцовскою оградой

Чернеет мёртвая трава . . .

Мне, как ему немного надо,

Одна ведь мерка — два на два.

 

Рассвет

Гаснут звёзды, падая в затоны.

Краток миг желанье загадать.

И луна скользнула с небосклона

В тихий омут косы полоскать.

Вот сейчас уйдёт туман косматый,

Серебром рассыплется роса,

И ромашки как-то виновато

Приоткроют влажные глаза.

Тихо скрипнет старая калитка,

И затихнет цокот каблучков.

Нежных красок свежая палитра

Поплывёт над крышами домов.

Заскользит, теплом лучей лаская,

Солнца диск в заоблачную высь,

Волшебство рассвета ощущая,

Хоть на миг, прошу его, продлись!

***

Над серебристым зеркалом реки

Туманится дыхание рассвета.

Скользит с  ладони   розовой руки

Зелёный шёлк купающихся веток.

Краснея, жмётся ближе к берегам

С причёской неухоженной осока,

Наперекор настырным камышам

Постель любви покинув раньше срока.

Порасплескав лазурь по полотну,

Окинув неба холст калёным оком,

На облаках кудрявых седину

 Подкрашивает солнце рыжим боком.

Уже, сверкают бусинками глаз

В ресничках трав застрявшие росинки

И луч скользящий, крохотный алмаз,

Скрепляет липкой ниткой-паутинкой.

Заходит день в святой природный храм.

Идёт, крещённый вызревшим рассветом,

Навстречу добрым мыслям и делам

И на удачи щедрый по приметам.

 

Иуды жертвуют державой

Любезно делят трон "кумиры"

Под колокольный перезвон,

Не замечая, как проныры

Казну трясут со всех сторон,

Что бродим нищими по свету -

Винят за это бывший строй,-

И тянут Ленина к ответу

И тех. Кто рядом под Стеной.

Была Россия величавой –

Гордились ею мы не зря,

Народ со сталинскою славой

 Прошёл не только лагеря!

 Пусть Брежнев,в золоте как в латах,

На кабана с ружьём ходил,-

Он не плодил в стране магнатов,

Бомжей в подвалах не ютил!

 Но где ж стахановское племя? –

 Взамен ему - опять рабы?! –

 И впилось лямкой жизни бремя

В их измождённые горбы.

 Венчает герб орел двуглавый,-

Не серп и молот Окрября!

 Иуды,жертвуя державой,

Целуют крест у алтаря,

 Терпела всякое Россия,

Но побеждало зло всегда.

Цепляет тучи грозовые

Лучом кремлёвская звезда.

 

***

Истины порой ты раскрываешь,

Всей душой поэзию любя.

Я теперь с волненьем принимаю

Эту эстафету от тебя.

Душу мне на части рвут желанья

Руку сжать и посмотреть в глаза.

И не помешают расстоянья,

Если нужно что-то рассказать!

Сложная задача это всё же –

Творческий запал не потерять.

Только ты способен обнадёжить

И советом дельным поддержать.

Постараюсь сглаживать тревоги,

Гнёт печали, муки и тоски,

И наполнить нужным смыслом строки

Нашим всем невзгодам вопреки.

 

Пара милых ног

У модниц зимний кончился сезон.

Весна меняет шубы на шифон.

И скоро все укромные дорожки

Услышат поступь лёгкой босоножки.

Пока же ножек девственный загар

Лишь скупо ценит серый тротуар,

А улучив погожие минутки,

 Бесстыже смотрит женщинам под юбки.

Он там найти пытается ответ:

О чём мужчины им вздыхают вслед?

Корпел — над чем ещё? — создатель-Бог,

Выдумывая пару милых ног.

 

Память погибшим шоферам

У шофёра спутница - дорога,

 Вёрсты под колёсами шуршат.

 В сердце боль - как все-таки вас много,

Этот мир покинувших ребят.

 Путь в один конец порой неблизкий,

 Дизель тащит груз, слегка дрожа.

 Вдоль дороги - обелиски, обелиски,

Ваших душ погибших сторожа.

 Вы так много в жизни не успели,

Не допив ушли, не долюбив.

Улеглись в кюветы, как в постели,

За баранкой головы сложив.

 Не пугают вас теперь бураны,

 Не страшит ни дождь, ни гололёд.

 В придорожных зарослях бурьяна

 Поржавел изорванный капот.

 Время мчит вперёд неумолимо,

До предела вдавливая газ.

Наши судьбы связаны незримо

Бесконечной нитью серых трасс.

Облачила память ваши души

 У обочин в камень и металл,

 Где покой, нет-нет да и нарушит,

Большегруза плачущий сигнал.

 

*  * *

Не ищи изъянов в теле бренном,

Не считай количество морщин.

Бархат кожи необыкновенный

Всё ещё влечёт к тебе мужчин.

Ты с годами просто раздобрела

Стала мягче, женственней, пышней.

Если юной сердце не согрела,

Так сейчас согреть его сумей.

Не дели постель любви с тревогой

Пусть она исчезнет без следа

Не винись за это перед Богом

Ведь душа извечно молода.

Не томи себя в плену сомнений:

Не способна, поздно, ни к чему

Здесь не может быть других решений

Кроме веры чувству своему.

Приближает время час разлуки

Жизнь спешит, как в паводок вода

Голос твой и ласковые руки

Буду помнить всюду и всегда.

 

 

Ворона  и кот

(Басня)

(Наблюдения из окна квартиры)

 

Ворона ловко мусорный пакет

Вскрывала по-хозяйски на помойке.

Дивился этой хитрости сосед —

Кот беспризорный в чёрно-белой тройке.

Она прижала лапой ценный груз,

Пробила в целлофане клювом дырку

Изведала съедобное на вкус,

 Кот недовольно морщи носопырку.

Плутовка хлеба корочку нашла

 И тут же торопливо проглотила.

Ворона вовсе жадной не была,

Она делиться просто не любила.

Вот извлекла пластмассовый стакан,

Её oбed — уже не сухомятка.

Лишь только кот смотрел, как истукан,

Стремясь хоть что-то выхватить украдкой,

Каркуша боком спрыгнула с бачка,

Крылом мяуку резко оттолкнула

И, заручась поддержкою сучка,

На тополь, близ стоящий, упорхнула.

И понял кот: совсем не по уму

Вороной обзывают ротозея,

Когда б ее умения — ему!

 Была бы жизнь, наверно, посытнее.

 

 

 

 Б. Ю. Н.

Не храню в тайниках бриллиантов,

Не имею я в банках счетов

 И не числюсь среди дебютантов,

Ожидающих ценных призов.

В поле жизни от тонкой былинки

Получаю тепло и любовь.

Голубые глаза — как росинки,

В жилках дочери папина кровь.

Не растил я её, не лелеял,

Оттого и скребёт на душе.

То, что маковым зёрнышком сеял,

На раздорной взрослело меже.

Совесть сердце за прошлое гложет,

Ей жилось тяжело, не секрет,

Но мне ближе её и дороже

Ни в реальном, ни в будущем — нет.

 

***

Он, холодным пронизанный ветром,

У костра грел то спину, то бок.

 Жизнь мотала его километры,

Словно серую пряжу в клубок.

Опускают глаза вниз романтики,

 Их не манит уже дальний путь,

 Им не в "жилу" в мороз в грязном ватнике

 К жизни дизель застывший вернуть.

Ухмыляясь, проследуют скептики.

Всё осилит лишь только шофёр.

Заглушив "трёхэтажные" реплики,

Заурчит вдруг оживший мотор.

С пробуксовкой спешит он до дома,

Рейс окончен - и масса идей.

 За столом, у случайных знакомых,

Вспоминает жену и детей.

На два пальца плескалась в стаканах

 Горечь счастья шофёрских дорог.

Растеряла в ухабах и ямах

 Жизнь всё то, что готовила впрок.

Только он унывать не умеет,

 Ценит радость коротких минут,

 Что шофер он, о  том не жалеет,

Уважает и любит свой труд.

 Он, холодным пронизанный ветром,

 У костра грел то спину, то бок.

Жизнь мотала его километры,

 Словно серую пряжу в клубок.

 

Грешен

Я твой должник, родной смоленский край.

Взойдя ростком на скудной сельской ниве,

Я убежал в неведомый мне рай

 В надежде стать богаче и счастливей.

 

Вода в реке прозрачна и чиста,

Но меркнет лотос в женственности лилий.

Заросший плёс и пашен широта

Затмит всю роскошь местных изобилий.

 

Морской прибой к закату изнемог,

 И брызги слёз на голых сохнут скалах.

 Жизнь затянула петлями дорог,

Развеяв годы в горных перевалах.

 

Лизнуло время волос сединой

 И растерзала душу ностальгия.

И много лет я мысленно с тобой,

Смоленский край - центральная Россия.

 

Я сердцем там, средь трепетных осин,

Где дождик зябь распластанную мочит.

Курлычет в небе журавлиный клин

 В упрек за скупость слов моих и строчек.

 

Мне землякам хотелось бы сказать,

Тем, кто себя далеким счастьем тешит:

«Вам никуда не надо уезжать,

Чтоб так, как я, не быть сегодня грешным...»

                                                            

Дальний Восток 2006г

 

Односельчанину Алексееву Павлу Алексеевичу

Ломти хлеба, с пряностью чернушки,

На столе — ржаные близнецы.

С запахом укропа и кадушки,

На тарелке горкой огурцы.

Запотев, бутылочка «Московской»

Бескозырку сбросила с себя

И хозяин, с возрастом отцовским,

Принимал за равного меня.

Чокнулись! Он, крякая и морщась,

Хлеб нюхнул и хрустнул огурцом.

И никто в деревне, между прочим,

Мужичка не счёл бы алкашом.

Да и назовёшь ли это пьянством —

На двоих бутылку «раздавить»,

 Сидя за столом в избе крестьянской,

Вспоминая родственную нить?

Завернув в газетный лист махорки,

Он, в душник цыгаркою смоля,

Рассуждал, вплетая поговорки,

Чем сильна кормилица — земля.

Алексеев Павел Алексеич,

Ты давно на кладбище, родной.

Ну а здесь никто уже не сеет,

Не растут привесы и надой.

Наши те, насущные проблемы,

Разом все исчезли без следа:

За селом не стало нынче фермы,

В речке Держе высохла вода.

Навестив родимую сторонку,

Прячу боль, застывшую в глазах.

Ветер воет, как от похоронки,

Меж столбов, в обвисших проводах...

Г. Дальнегорск 

***

Тишиною звеня,

Гаснут сполохи дня,

И блаженствуя в звёздных хоромах,

Как невеста весна

Всё кружит у окна,

Опьяняя дурманом черёмух.

Брови ночь подвела,

В косы месяц вплела,

Притупила и разум, и память.

А шальная любовь

Взбудоражила кровь,

Уводя в белоснежную замять.

Лепестков карусель

Заманила в постель,

В круговерть мимолётного счастья.

Утром стыла роса,

Словно каплей слеза,

На гипюре измятого платья.

Тишиною звеня,

Гаснут сполохи дня

Ночь блаженствует в звёздных хоромах.

И кружит у окна

Как невеста весна,

Опьяняя дурманом черёмух.

 

Обман

На пахучую зелень перины

Простынь белую стелет туман.

Зарумянилась зорька невинно,

Облаков разогнав караван.

Мне свиданье она назначает,

Озоруя на капельках рос,

Тонкий месяц в ладонь собирает

Для неё ожерелье из звёзд.

 Будет миг - и заря растворится

 В шелестящей листве до утра,

Отгорит, отблестит, отыскрится,

Словно жизни моей мишура.

С кем оказий таких не бывает,

У судьбы я терпенья прошу.

 Каждый в жизни зарю провожает,

Я в росе свою ревность тушу.

И едва на востоке забрезжит

Голубой полосы акварель,

Окончательно рухнет надежда -

Не моя на полянке постель.

Осторожно с перины зелёной

Убирает простынку туман.

Я стою, красотой окрылённый,

За любовь принимая обман.

Но когда опускается вечер –

У заката все чувства в плену.

Если счастье своё я не встречу,

На чужое хотя бы взгляну...

                     Г. Дальнегорск 

 

 

Ночка

Над деревней ночка летняя

 Развернула тёмный холст.

Подмигнула нам приветливо

Огоньками ярких звёзд.

И смотрел с холста загадочно

 Месяц, выгнув бровь дугой,

 Как разлил молочник сказочный

По лугам парной надой.

 Как дрожа в листве кипрея,

Сумрак влагою набряк,

 Как ты куталась плотнее,

Чтоб согреться, в мой пиджак.

 Я ласкал любимой плечи,

Жар горячих губ ловил,

О конце счастливой встречи

Сторож в шпорах возвестил.

Холст свернула ночка - фея,

Спрятав звёздочек рубин.

Зорька трогала краснея,

Кисти трепетных рябин.

 

 

 

Рыбацкая удача

Манит розовой удачей

Солнце, севшее в пруды;

Поплавок уже маячит,

Тронув зеркало воды.

В ритме лёгких колебаний

Он прилёг и...задрожал,

Но багаж рыбацких знаний

Подсекать не позволял.

Вот привстал, качнулся малость, -

Тут с подсечкой - не зевай!

Чтоб добыча не сорвалась,

Снасть держи, не ослабляй.

И нависшую осоку,

И спустившийся туман

Отразил янтарным боком

Соблазнившийся сазан.

В небе звёздочки, как угли,

Низом стелется дымок,

Травы влагою набухли,

И проснулся светлячок.

Осветил свои владенья -

Близлежащие луга ...

Как вкусна под настроенье

Ароматная уха!

Г. Дальнегорск 

 

Корзинка

В руки старую корзинку

 Снова с трепетом беру

И смотрю, как на картинку -

 Ретро в нынешнем мире.

Под рукой витая ручка,

Не плетут таких давно.

Умер мастер-самоучка,

Мне ж такого не дано.

 По весне ивняк нарезав,

Парил прутья в бане дед,

 Расщепляя их со среза,

Бормотал под нос секрет.

 В бороде полно опилок.

Стружка - словно бигуди.

Ряд правилок, ряд щемилок,

Фартук грубый на груди.

Колдовал он над процессом,

И, по логике вещей,

 Дед, в корзинах, - был профессор.

Я - профессор кислых щей.

Рассмотрев её получше,

Глажу круглые бока.

В ней, от донышка до ручки,

Деда тёплая рука.

Шевеля слегка губами,

Заношу корзинку в дом.

Отправляюсь за грибами

В лес, с пластмассовым ведром.

Г. Дальнегорск 

+++

Марш Мендельсона легкокрыло

Меня ни с кем не обручил.

И то вино, что всем горчило,

Я поцелуем не сластил.

Ломился стол от огорчений,

 (На счастье жизнь была бедна)

И пил я горечь сожалений

За рюмкой рюмку - и до дна.

Ласкали в рейсах плечевые,

Теплом подъюбочным делясь.

И хлопнув дверцей, чаевые

Ногами втаптывали в грязь.

А дни, спрессованные в годы,

На плечи давят словно груз.

В трюмо, стоящее у входа,

С опаской изредка смотрюсь.

Перечить зеркалу не смею,

А то бы может быть спрос:

 "Неужто я вот так старею?"

 А мне всё кажется - не жил.

Г. Дальнегорск 

 

Борис- Глеб

Тает сумрак небосвода

Над окраиной села.

 За рекой в ​​лучах восхода,

Золотятся купола.

Я, с травы росу сбивая,

Напрямик тропу торю,

Красотища-то какая!

Как у Господа в раю.

Вдоль ухоженной дорожки

Влево, вправо тропок сеть

И цветы вокруг .сторожки:

Любо, дорого смотреть!

Говорю я: «Здравствуй, мама!»

Но ни слова мне в ответ,

Хоть у стен святого храма

Рядом тот и этот свет.

Звон надежды с колокольни

Окрыляет верой плоть.

Грех и вольный и невольный

Вновь прощает мне Господь.

Борис-Глеб знаком с пелёнок,

С самых ранних детских лет,

Здесь крестили несмышлёным,

Здесь же буду и отпет.

Тает сумрак небосвода

Над окраиной села.

За рекой в ​​лучах восхода,

Золотятся купола.

 

 

На Руси еще издревле

За обеденным столом

Почитают все в деревне

Хлеб, картошку с огурцом.

Огурец с листочком хрена

Пах укропом, чесноком

И кадушкой непременно

и смородинным листом

И под водочку закуски

Ароматней не сыскать

Малосольным смачно хрустнуть,

Эх! Какая благодать!

После бурного веселья,

А финал его тяжел,

Боль головушки с похмелья,

Как рукой снимал рассол.

На Руси еще издревле

За обеденным столом

Почитают все в деревне

Хлеб, картошку с огурцом

 

***

Земля сычевская, родная,

  Моя ты радость, боль и грусть.

  Пройду Россию всю, до края,

   И все равно к тебе вернусь. !

  Присяду где-нибудь в сторонке,

  У зарастающих могил.

  Не все, как видно, похоронки

  Я на чужбине получил.

  Не оттого на сердце горько,

  Что их оплакать не сумел,

  А оттого, что крест с подпоркой

  Гвоздь рыжей ржавчиной проел.

  Что за отцовскою оградой

  Чернеет мертвая трава ...

  Мне, как ему, не много надо,

  Одна ведь мерка - два на два.

 

ДЕРЕВЕНСКИМ ЖЕНЩИНАМ

В сундуках хранились полушалки,

Юбки, платья, кофты в кружевах.

Ну а вся косметика доярки -

Вазелин от трещин на руках.

 Тяжкий труд ударных пятилеток,

 Ферма _, дом, тревоги за детей.

Это - время плюшевых жакеток,

Был не в моде мех из соболей.

Очень редко туфли надевали,

 И томилась прелесть женских ног

 В обуви, которую все знали,

Как литой резиновый сапог.

В ней таскали Клавы, Нины, Шуры

 Силос в коробах из ивняка,

Чтоб ценою собственной фигуры

Надоить побольше молока

А когда случался час веселья

 В их глазах вдруг вспыхивал огонь

И плясали женщины и пели,

 До утра лихачила гармонь.

Я от «Милой рощи» тёти Нины

 Замирал за праздничным столом,

ти Ниный рощи> ели.

  онке, | цией документооборота ументооборота Представлял, как бусы из рябины

 Кто-то ей дарил совсем юнцом.

 Чту всегда я женщин деревенских

 И в себе их образы ношу -

Суторминских всех,

 Поташинских, светацких

И беречь их Господа прошу.